Наум Коржавин – лауреат премии «Поэт» 2016 года!

Наум Коржавин, Александр Ткаченко, Виктор Некрасов, Киев, 1973 г.

А может, самим надрываться во мгле?
Ведь нет, кроме нас, трубачей на земле.
Наум Коржавин

…В знаменитых «Беседах в изгнании» американского слависта Джона Глэда интервью Наума Коржавина опубликовано в главе «Моралисты»¹. И это понятно, ибо образ Наума Моисеевича связан, прежде всего, с размышлениями о природе нравственного, с правдоискательством.

Подтверждение тому слова авторитета Русского Зарубежья Валентины Алексеевны Синкевич:

«…многие уверены: наше время, пусть далеко несовершенное, могло бы быть намного жестче, намного тяжелее, не будь таких людей как Наум Коржавин. Я считаю, что его можно назвать правдоискателем. Упрямым, несогласным ни с собеседником, ни с аудиторией, ни с целым государством, если он считает, что они неправы в чем-то главном, без чего человеку нельзя обойтись»².

Судьба подарила мне возможность общения с Наумом Коржавиным в середине 90-х в Русской летней школе Норвичского университета (Нортфилд, Вермонт).

Коржавин занимал в этой легендарной школе позицию «приглашенного поэта» (poet in residence) – вел кружок поэзии, активно общался со студентами, аспирантами и преподавателями, выступал на научных симпозиумах.

Надо сказать, что профессора в Русской летней школе были наилучшие. Достаточно вспомнить Льва Лосева, Ефима Эткинда, Вячеслава Иванова… Наум Моисеевич выделялся непосредственностью восприятия бытия, всегдашней готовностью вступить в диалог, неожиданностью реакций и оценок, полемическим задором, можно даже сказать страстностью.

Коржавин использовал возможность выступлений и в студенческой аудитории, и на научных славистских конференциях, прежде всего для популяризации русской литературы и в тоже время для того, чтобы наставлять младшее поколение «в правде себе признаваться». С ним никогда не бывало пресно, он все время волей-неволей изживал в себе и других так называемую «инерцию стиля», об угрозе которой он предупреждал в одноименном стихотворении 1960 года:

Стиль – это мужество. В правде себе признаваться!
Все потерять, но иллюзиям не предаваться –
Кем бы не стать – ощущать себя только собою,
Даже пускай твоя жизнь оказалась пустою,
Даже пускай в тебе сердца теперь уже мало…
Правда конца – это тоже возможность начала.
Кто осознал пораженье, – того не разбили…
Самое страшное – это инерция стиля.

Говоря о преодолении инерции стиля, необходимо вспомнить коржавинскую программную статью «Опыт внутренней биографии», написанную в августе-сентябре 1968 года и опубликованную спустя 45 лет в его сборнике «В защиту банальных истин»³.

В этой работе Наум Моисеевич рассказывает, как он изживал в себе сначала пламенного «мирового» революционера, а затем и влияние сталинизма, и чем он тогда руководствовался:

«Вообще тогда в моей душе господствовали две стихии – Революция и Россия»⁴.

Коржавин предельно откровенно пишет о своём открытии русского характера и значимости России во время Великой Отечественной войне:

«Она (война, – Ю.Г.) открыла для меня Россию». «С тех пор Россия стала значить для меня не меньше, чем мировая революция, а со временем и вовсе затмила эту романтику. Причем имел для меня значение не только язык, но и то, что говорилось на этом языке, хотя говорилось, понятно всякое… Россия перетряхнула меня всего. Я влюбился в русский характер, в русское отношение к жизни, очень долго вообще не сумел воспринять это критически. Меня захватила духовная стихия России, неотрывность духовности от быта»⁵.

Свое понимание России Коржавин преломлял в поэтическом творчестве:

Мы родились в большой стране, в России,
В запутанной, но правильной стране.
И знали, разобраться не умея
И путаясь во множестве вещей,
Что все пути вперед лишь только с нею,
А без нее их нету вообще. 1945 г.

Вот что пишет о его тогдашнем поэтическом стиле и смелости литературный критик Бенедикт Сарнов, друг молодости Коржавина:

«Людям, только что пережившим нечеловеческое напряжение великой военной страды, захотелось верить, что послевоенная жизнь будет не такой, какой она была в предшествующие годы, что «повальный страх тридцать седьмого года» (строчка из стихотворения Коржавина, – Ю.Г.) никогда больше не будет томить и калечить их души. Но эта надежда жила в их сердцах, как некая смутная идея, неосознанная, неосмысленная. Какое уж тут осмысление, когда даже подумать об этом наедине с собой – и то было страшно. «То был рубеж запретной зоны» – как скажет об этом годы спустя Александр Твардовский. Ни один из поэтов, с именами которых связан поэтический бум середины 40-х, не посмел не то что перешагнуть этот рубеж, но даже приблизиться к нему. Единственным, кто его перешагнул, был «Эмка Мандель», будущий Наум Коржавин».

Так, в 1944 году девятнадцатилетний Коржавин писал:

И я готов был встать за это грудью
И я поверить не хотел никак,
Когда насквозь неискренние люди
Нам говорили речи о врагах…
Романтика растоптанная ими,
Знамена запыленные – кругом…
И я бродил в акациях, как в дыме,
И мне тогда хотелось быть врагом.

«Все эти стихи (и многие другие, не менее по тем временам крамольные) он читал вслух, публично. Читал в залах, переполненных стукачами». Бенедикт Сарнов.

Коржавин и сам понимал, что буквально ходит по лезвию ножа. И провидчески восклицал:

Мне каждое слово
Будет уликою
Минимум на десять лет.
Иду по Москве,
Переполненной шпиками,
Как настоящий поэт.
Не надо слежек.
К чему шатания!
А папки бумаг
Дефицитные!
Жаль!
Я сам
Всем своим существованием –
Компрометирующий материал. 1944 г.

Поэтическое творчество приводит Коржавина, студента третьего курса Литературного института им. Горького, к аресту в 1947 году.

После восьми месяцев на Лубянке и в палате психиатрического института имени Сербского вынесен приговор – постановлением Особого совещания при МГБ как «социально-опасному элементу». Осенью 1948 года Коржавин был выслан в ссылку и провел около трёх лет в селе Чумаково (Сибирь), а затем около трех лет в Караганде⁶ .

Анализируя причину своего ареста, Коржавин позднее писал:

«Я был два года сталинистом, но сталинистом с большевистской идеологией и психологией, что и определило ряд моих неудач – прежде всего, арест: сталинизм не терпел раздвоенности»⁷.

Чуть раньше он объяснял истоки своего увлечения следующим образом:

«Эта честная потребность веры, потребность в цельности – качества в общем похвальные, – в силу характера времени часто приводили меня к тому, к чему не пришел бы самый откровенный конформист и жулик – к восторженному приятию зла»⁸.

Кажется, что поэт порой излишне жесток к себе, ведь эволюционируя вместе с жизнью, он не может не откликаться на ее «болевые точки» и вызовы. О чем откровенно пишет в стихотворении «Вступление в поэму», как всегда трезво формулируя свое поэтическое и жизненное кредо:

Да! Мы в Бога не верим,
но полностью веруем в совесть.
В ту, что раньше Христа родилась
И не с нами умрет.
Если мелкие люди
ползут на поверхность
и давят,
Если шабаш из мелких страстей
называется страсть,
Лучше встать и сказать,
даже если тебя обезглавят,
Лучше пасть самому,
чем душе твоей в мизерность впасть.
Я не знаю,
Что надо творить
для спасения века,
Не хочу оправданий,
снисхождения к себе –
не прошу…
Чтобы жить и любить,
быть простым,
но простым ч е л о в е к о м –
Я иду на тяжелый, бессмысленный риск –
И пишу⁹. 1952 г.

Коржавин любит проводить параллели между былым и новым временем, объясняя свою тогдашнюю поэтическую ангажированность:

«То, что происходит сегодня, в конце века, тоже всех касается, но такое впечатление, что это ощущение общей судьбы исчезло. Под «общей судьбой» я имею в виду совсем не то, что теперь в тусовочных кругах надменно именуется политизированностью, а просто ощущение жизни как общей ценности, как общности, без которого нет ни личности, ни искусства. Вообще ничего нет. А уж во времена моей молодости ощущать эту общность и в ней себя личностью, игнорируя проникшие во все поры бытия политические обстоятельства, было и вовсе невозможно»¹⁰.

Об этом времени и о себе Коржавин – поэт сказал предельно искренне:

Я не был никогда аскетом
И не мечтал сгореть в огне.
Я просто русским был поэтом
В года, доставшиеся мне.
Я не был сроду слишком смелым.
Или орудием высших сил.
Я просто знал, что делать, делал,
А было трудно – выносил.
И если путь был слишком труден,
Суть в том, что я в той службе служб
Был подотчетен прямо людям,
Их душам и судьбе их душ. 1954 г.

В 1954 году, после амнистии, вернулся в Москву. В 1956 году был реабилитирован. Восстановился в Литературном институте и окончил его в 1959 году¹¹.

С конца 50-х – начала 60-х годов Коржавин публиковал стихи в периодике, участвовал в альманахе «Тарусские страницы», писал критические статьи о поэзии, занимался поэтическими переводами (по подстрочнику с кабардино-балкарского Кайсына Кулиева), и драматургической работой¹².

Во второй половине 1960-х Коржавин выступал в защиту «узников совести» Даниэля и Синявского, Галанскова и Гинзбурга, а также за обсуждение письма Александра Солженицына «IV Всесоюзному съезду Союза советских писателей».

В шестидесятые годы он пишет знаменитое стихотворение «Церковь Спаса-На-Крови», в котором страстно заклинает:

Надоел мне этот бред!
Кровь зазря – не для любви.
Если кровь – то спасу нет,
Ставь хоть церковь на крови.

Его сатирические отклики на политические события и ситуацию в стране – венгерские события, пражскую весну – распространялись в самиздате («Баллада о собственной гибели», 1956; «Судьба считает наши вины», 1968; «Памяти Герцена, или баллада об историческом недосыпе», 1969). Все эти обстоятельства привели к запрету на публикацию его произведений.

К началу 70-х годов остро встал вопрос об эмиграции: ко всему прочему Коржавина «вели» свидетелем по делу о самиздате. Тогда же стихи Коржавина были опубликованы в журнале «Грани» издательства «Посев» (НТС):

Уезжать не хотел, мучился, негодовал:
Иль впрямь я разлюбил свою страну?
Смерть без нее, и с ней мне жизни нету.
Сбежать? Нелепо. Не поможет это
Тому, кто разлюбил свою страну.

Зачем тогда бежать?
Свою вину замаливать?
И так и эдак тошно.
Что ж, куст зачах бы, отвратясь от почвы.
И чахну я. Но лямку я тяну… 1972 г.

В 1974 году с таким настроением Наум Коржавин вместе с женой ехал в США и обосновался в Бостоне¹³ .

В эмиграции Коржавин продолжает поэтическую работу, был включён Владимиром Максимовым в редколлегию «Континента». Коржавин издал две книги в издательстве «Посев» («Времена» в 1976 году и «Сплетения» в 1981-м).

И здесь Коржавин остается самим собой, по меткому выражению своей коллеги по Норвичскому Университету Лили Колосимо, «не подстраиваясь и не пристраиваясь»:

Все та же ярость, тот же стыд во мне,
Все то же слово с губ сейчас сорвется.
И можно жить… И быть в чужой стране
Самим собой… И это – отзовется. 1974 г.

Примечательно, что Коржавин не причисляет себя к литературной эмиграции третьей волны.

В беседе с Джоном Глэдом он утверждал:

«Нет, я не считаю себя членом литературной эмиграции третьей волны», «Основной импульс третьей эмиграции будто бы – «мы гениальны, и поэтому нас там не печатали» – мне чужд. Я что мог там печатал. Я думаю даже, напечатанного у меня больше, чем у большинства представителей третьей эмиграции. Третья эмиграция повторяет импульсы 10-х, 20-x годов, русских и заграничных. Она подражательна по своему существу, имитаторская даже в своем стремлении к оригинальности. И… там в смысле поэзии, кроме нескольких стихов Бродского, мне ничего не нравится»¹⁴.

Оставаясь верным себе, Коржавин продолжает жить судьбой и событиями России. На начало военной операции в Афганистане тут же откликается «Поэмой причастности»:

…«Мы!» – твержу самовольно,
Приобщаясь к погостам,
От стыда и от боли
Не спасет меня Бостон.
*
«Мы!.. Сбежали от бесчестья –
Чушь… Пустая затея…
Мы виноваты все вместе
Пред Россией и с нею.
*
Мы – кто сгинул, кто выжил.
Мы – кто в гору, кто с горки.
Мы – в Москве и в Париже,
В Тель-Авиве, В Нью-Йорке… 1981 – 1982 гг.

…Осенью 1987 года Коржавин впервые приехал в Москву. И во все последующие, как и в первый раз, Россия встречает любимого поэта и мыслителя радушно и с готовностью к сотрудничеству.

Наум Коржавин – один из первых поэтов – эмигрантов, чьи стихи в перестроечное время публикуются в советских журналах (с 1988 года). Позднее, в 2003 году в столице был издан сборник публицистических статей «В защиту банальных истин», а в 2005 году в издательстве «Захаров» были опубликованы мемуары Наума Коржавина «В соблазнах кровавой эпохи» (в 2-х книгах). В 2006 году Коржавин становится лауреатом премии «Большая книга». А спустя два года выходит итоговый сборник коржавинских стихотворений и поэм «На скосе века» (Москва, издательство «Время»).

Знаменательно, что в своих публицистических работах, оглядываясь на свою жизнь, Коржавин, говоря о необходимых составляющих своего поэтического «я», говорит о мужестве.

По его мнению, прежде всего, важно умение быть собой, а также

«умение чувствовать самого себя и поэзию, на ходу отделять в себе от своего же чувства то, что не относится к возникшему в нем замыслу, к поэзии. Ведь все это надо решить самому, и все это всегда на краю провала – как же тут без мужества? К сожалению, в наше время такое мужество должно было включать и мужество, обычно именуемое гражданским, – иначе нельзя было отстоять свое мироощущение. Его сменились подмять и подменить»¹⁵.

Неслучайно у многих Наум Коржавин ассоциируется прежде всего с гражданской поэзией. При этом сам литератор не считает себя гражданским поэтом, разъясняя:

«гражданская лирика плоха, если она только гражданская лирика, если решает только гражданские вопросы…»¹⁶.

У Наума Моисеевичу есть удивительно пронзительные стихи, относящиеся к любовной лирике («Песня, которой тысяча лет», «У меня любимую украли», «Мне без тебя так трудно жить», «Ты сама проявила похвальное рвение»…)

И все же соглашусь с Валентиной Алексеевной Синкевич, считающей:

«…в гражданской лирике он очень четко сумел выразить отношение к нашей, сравнительно недавней, истории»¹⁷.

В тоже время, отношение к истории ХХ века, к России, поэт выражает также и в публицистических произведениях, подтверждающих его неизменную любовь к Родине. Важно отметить, что в публицистике 1990-х – 2000-х Наум Коржавин выступает против крайностей идеологии коммунизма и радикального либерализма.

В спорах «русофобов» и «русофилов» занимает «русофильскую» позицию. В частности, в своих литературоведческих статьях он отстаивает русскую традиционную культуру, защищая христианскую мораль в искусстве. Отмечает «органическую связь искусства с Высоким и Добрым»¹⁸.

Именно искусство, стремящееся к гармонии, по Коржавину, удовлетворяет подлинную художественную потребность:

«Прекрасное, то есть искусство, не должно подчиняться требованию полезности не потому, что это примитивно и стыдно, а потому, что оно и так полезно, если оно на самом деле искусство»¹⁹.

Если стремление к гармонии отсутствует, по Коржавину, – искусство превращается в простое самоутверждение. С этих позиций Коржавин пересматривал наследие «серебряного века», высказывая упрёки даже в адрес Блока («Игра с дьяволом») и Ахматовой («Анна Ахматова и «серебряный век»). Иронизирует над культом Иосифа Бродского, полемизируя с Львом Лосевым, известным литературоведом и биографом Бродского («Генезис «стиля опережающей гениальности», или миф о великом Бродском»).

Говоря о жизненном и писательском кредо, Коржавин пишет в своих воспоминаниях:

«Бессмысленная диктатура и литературная (значит, тоже бессмысленная) литература – вот те Сцилла и Харибда, между которыми я всю жизнь вынужден был прокладывать путь»²⁰.

И читатель неизменно отдает дань этой тонкой балансировке, с огромным уважением относясь к личности и творчеству литератора.

Российский литературовед Владимир Агеносов, рассказывал, что на московских вечерах Наума Коржавина собираются все: «монархисты, коммунисты, юдофобы, русофобы. И все они тихо-мирно сидят и слушают его стихи и ответы на вопросы, неизменно задаваемые слушателями»²¹.

…90-летний юбилей Наума Моисеевича Коржавина, отмечавшийся 14-го октября 2015 года в Доме Русского Зарубежья им. Александра Солженицына, подтвердил небывалый интерес к фигуре поэта, собрав большое количество его друзей и почитателей. Словно заклинанье и призыв на юбилейном вечере прозвучали прочитанные со сцены знаменитые коржавинские «Трубачи»:

А может, самим надрываться во мгле?
Ведь нет, кроме нас, трубачей на земле. 1955 г.

В рамках юбилейного чествования был показан документальный фильм «Наум Коржавин. Время дано» (реж. Павел Мирзоев, продюсер Леонид Перский). В нем много хроники, звучат поэзия и воспоминания современников, отражены страницы биографии литератора. Фильм завершается важными словами: «Коржавину удалось стать самим собой и, несмотря на все испытания, остаться равным самому себе…».

Почитатели и поклонники поэта и литератора приняли Наума Коржавина благодаря его обаятельной искренности и неизменной верности себе; а также легендарной трезвости ума и таланта. «Трезвость эта, – напомним, писал полвека назад Наум Коржавин в обращении к читателям сборника «Времена», – относится не только к ощущению политической или исторической реальности, а прежде всего – к трезвому ощущению шкалы человеческих ценностей и извечной трагедии жизни».

Немецкий славист и литературный критик Вольфганг Казак очень ёмко сформулировал поэтический стиль Коржавина:

«Плотная, скупая на образность, обретающая благодаря абстрактности политическую и нравственную силу, лирика Коржавина возникла из пережитого, от увиденной им подлости и тьмы, но также из веры в благородство и свет».

Такое трезвое осознание шкалы человеческих ценностей, а вместе с тем веру в благородство и свет, Наум Коржавин отстаивает и преломляет в своем творчестве всю жизнь. И как мудрый наставник учит этому преданных читателей, разбросанных по разным странам.

Примечания:

¹ Джон Глэд, Беседы в изгнании. Русское литературное зарубежье. – М. «Книжная палата», 1991, С 232.
² Валентина Синкевич. Мои встречи: Русская литература Америки. – Владивосток. Рубеж. 2010, С..209.
³ Наум Коржавин. В защиту банальных истин. Московская школа политических исследований, – М., 2003 г. Сборник получил название по статье «В защиту банальных истин», опубликованной в журнале «Новый мир» (№3, 1961), где Коржавин отстаивал «подлинность» понимания поэзии.
⁴ Там же. С.80.
⁵ Там же. С. 53.
⁶ В этот период закончил горный техникум и получил диплом горного мастера.
⁷ Наум Коржавин. В защиту банальных истин. Московская школа политических исследований, – М., 2003 г. С.84.
⁸ Там же. С. 78.
⁹ Наум Коржавин принял Православие в возрасте 66 лет.
¹⁰ Наум Коржавин. В соблазнах кровавой эпохи. – М., Захаров, 2005, C. 291.
¹¹ До ареста – однокурсниками и соседями по общежитию были Расул Гамзатов, Владимир Тендряков и Владимир Солоухин.
¹² В 1967 г. в Театре им. Станиславского была поставлена его пьеса «Однажды в двадцатом», которая имела успех, несмотря на существенные цензурные купюры.
¹³ В девичестве Любовь Верная (1933 – 2014). Будучи заведующей отделом массовой работы Республиканской библиотеки Молдавии Любовь Семеновна Хазина оценила «Тарусские страницы» с подборкой Коржавина. В 1962 году Наум Коржавин в числе писательской группы, организованной издательством «Молодая гвардия», приехал в Кишинев на неделю русской литературы и познакомился с Хазиной. В 1965 году Любовь Хазина и Наум Коржавин поженились. В эмиграции Любовь Мандель стала преподавателем кафедр славистики в Гарварде, Тафтском университете и в Бостон-колледже, а так же преподавателем русского языка Русской летней школы Норвичского университета. Была неизменным корректором и редактором стихов и публицистических произведений супруга.
¹⁴ Джон Глэд, Беседы в изгнании. Русское литературное зарубежье. – М. «Книжная палата», 1991, С.232.
¹⁵ Наум Коржавин. В соблазнах кровавой эпохи. М – Захаров, 2005, с. 679.
¹⁶ Джон Глэд, Беседы в изгнании. Русское литературное зарубежье. – М. «Книжная палата», 1991,С.235.
¹⁷ Валентина Синкевич. Мои встречи: Русская литература Америки. – Владивосток. Рубеж, 2010, С. 209.
¹⁸ Н. Коржавин. В защиту банальных истин. -М., Московская школа политических исследований, 2003, С. 316.
¹⁹ Там же. С. 327.
²⁰ Наум Коржавин. В соблазнах кровавой эпохи. – М., Захаров, 2005, С. 674.
²¹ Валентина Синкевич. Мои встречи: Русская литература Америки. – Владивосток. Рубеж, 2010, С. 209.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>